Интервью с судьей

- Константин Александрович, сперва хотелось бы узнать Ваши впечатления от агона.

- Ребята замечательные! Единственное, что не то, то бы огорчило – удивило, скорее, это то, что вопросы чисто географического плана, сводимые к тому, чтобы просто посмотреть на карту и представить, ими были сыграны не очень хорошо. Они сейчас мало общаются с этими первоисточниками, поэтому, называя, например, острова, они не понимают, что острова находятся в другом, например, секторе Арктики. 

С другой стороны, многие моменты они схватывают. Они знают те вещи, которые для меня даже, казалось бы, были сложными. Не на все вопросы, которые им задавались, скажу честно, я готов был ответить. Однако всего знать нельзя!

Вообще ребята молодцы! То, что их это увлекает, то, что им дается возможность себя показать, в будущем им очень пригодится. 

- Спасибо!
Константин Александрович, на стенах Вашего кабинета висит портрет маленькой девочки. Это…?

- Внучка! Ей тринадцатого ноября исполнилось четырнадцать лет, внуку будет в феврале двенадцать. Это самое дорогое, что у меня есть!

- Это прекрасно! Константин Александрович, Ваша профессия сопряжена с риском. Не было ли страшно оставлять семью и улетать? 

- Больше летал я, когда был моложе. Был, может быть, менее ответственен. Мы заполняли завещательные распоряжения перед полетами. То есть, например, «в случае моей гибели семьсот рублей прошу перечислить родителям», потом, когда я женился, стал писать супруге. Мы для себя понимали, что нам невыгодно погибать, потому что зарабатываем гораздо больше! 

Сама по себе работа – ее характер, команда, с которой приходилось летать – легче, когда ты понимаешь, что опираешься на своих друзей, которые рядом, доверие и уверенность в плече, которое они подставят, всегда стоят дорого. Эти отношения сохранились и сейчас. То есть, те, кто были друзьями в молодости, остались таковыми и сейчас. 

- Так называемое «полярное братство»?

- И «полярное братство» тоже! Пример, который будет показателен на фоне оголтелой антироссийской кампании, которую развернули страны Арктического совета. 

У нас заболел полярник на дрейфующей станции «Север-41» - это где сейчас дрейфует наша ледостойкая платформа. Они в мае месяце на предельно дальности вертолета вылетели и вывезли его на Шпицберген и оттуда довезли до Лонгира, чтобы оказать медицинскую помощь. То есть, какие бы там правительства не были, эта корпоративная, дружеская и профессиональная поддержка была! 

Они точно также понимали, что если случится что-то с ними, то, естественно, мы, несмотря на любые заявления их руководства, все равно будем готовы их либо спасти, либо поддержать. Даже не возникало вопроса: помогут или не помогут! Они узнали – они помогли. 

- Очень ценно, что в нынешних реалиях человечность жива хотя бы в нечеловеческих условиях. 

-  И потом я думаю, что специфика жизни в Арктике сама определяет: если ты не будешь готов поддержать кого-то, то не жди ответа для себя. 

- Конечно! 

Константин Александрович, Вы участвовали во многих экспедициях, однако о какой самой интересной из них всегда рассказываете внукам?

- Каждая имеет свою специфику, но для меня самыми дорогими были прыгающие экспедиции, когда на ходу самолета необходимо было выпрыгивать, определять толщины льда, разворовывать станцию, проводить наблюдения, сворачивать. Сутками получалось, что мы не спали – работали. С одной точки перелетаем на другую, на той сделали наблюдение – дальше идем. То сеть, по 250 точек в течение нескольких месяцев. Каждая точка по две-три посадки первичных. 

Отрабатываешь эти два-три месяца и приезжаешь домой, выжатый, как лимон с одной стороны, с другой же ощущаешь, что ты сделал хорошую работу, потому что эти данные нужны военным-морякам, тем, кто занимается прогнозом погоды, готовит прогноз на навигацию в Арктике – потребителей много. Те первичные данные, что ты привозишь, от них начинает двигаться весь процесс – на низ базируется оценка ситуации.